Рождество по Диккенсу

В начале XIX века Англия переживала индустриальный бум. Деревенский уклад с его веселыми праздниками и традициями постепенно растворялся в суете огромных городов. К моменту вступления на престол в 1837 году королевы Виктории Рождество отмечали только в глубинке. Его уютные домашние традиции шли вразрез с урбанизацией.

Лондон, Манчестер, Ливерпуль, Ньюкасл, Бристоль шокировали заморских путешественников перенаселенностью и глубочайшей пропастью между богатством и нищетой. Оказавшийся в викторианском Лондоне Александр Островский был настолько поражен людской мясорубкой, что написал: «По каждой улице народ движется, как у нас в крестном ходу».

С тех пор прошло почти 200 лет. Несмотря на наличие мегаполисов, душа Англии — это деревня. Ее любят и холят. В ней хотят жить. Ее имидж транслируют миру через книги, фильмы и т.д. Что же касается рождественских традиций, то многие из них укоренились именно в Викторианскую эпоху. Как же так получилось?

Все просто! В 1830-е гг. негативный эффект, оказываемый модернизацией на душевное состояние жителей городов-гигантов, начал вызывать беспокойство у думающих людей. Именно в тот период появилось так называемое Оксфордское движение. Его членами были влиятельные англиканские церковники, ассоциировавшие себя с Оксфордским университетом. Они выступали за восстановление старых традиций христианской веры, в частности традиций празднования Рождества.

Это было такое же решительное движение, как перестройка, например. Конечно, его пытались отразить в своих трудах люди творческие. Пытались, как часто бывает, многие, а преуспел всего один человек — Чарльз Диккенс! В мировой литературе нет более известного произведения, посвященного Рождеству, чем его «Рождественская песнь в прозе: святочный рассказ с привидениями» (A Christmas Carol). Благодаря этой повести Рождество стало главным праздником викторианской Англии и, пожалуй, остается таковым до сих пор.

Собравшаяся за рождественским столом дружная семья, своеобразная еда, веселые развлечения, а главное любовь к ближнему, доброта и щедрость являют для англичан Рождество, потому что так распорядился Диккенс. Даже фраза Merry Christmas, первое письменное упоминание которой датируется 1534 годом, стала по-настоящему популярной лишь после публикации «Рождественской песни в прозе».

История невероятного преображения мрачного скряги Эбенезера Скруджа после мистических визитов рождественских призраков его прошлого, настоящего и будущего вышла в свет 19 декабря 1843 года тиражом 6 тыс экземпляров. Пять дней спустя в сочельник все книги были распроданы.

Чарльз Диккенс написал повесть за шесть недель! Он тонко чувствовал книжный рынок и, отдавая рукопись издателю, планировал заработать хорошие деньги. Но… вряд ли даже в самых своих амбициозных мечтах Диккенс представлял, что однажды его имя будет олицетворять Рождество, а имя Скруджа станет одновременно синонимом скупости и рождественского чуда.

Если вы не читали повесть, и перед праздниками у вас уже нет на это времени, посмотрите фильм 2009 года «Рождественская история». Очень необычная экранизация повести: чем больше времени проходит после ее просмотра, тем глубже она въедается в мозг. И еще рекомендую основанный на реальных событиях фильм «Человек, который изобрел Рождество». Он о жизни Диккенса в период работы над «Рождественской песнью в прозе» и, конечно, о викторианском Лондоне. Обе картины я упоминала в записке «Популярные в Англии рождественские фильмы».

Кроме «Рождественской песни в прозе», Чарльз Диккенс написал еще четыре рождественские повести — «Колокола» (1844 год), «Сверчок за очагом» (1845 год), «Битва жизни» (1846 год) и «Одержимый, или сделка с призраком» (1848 год). После этого в Англии за ним прочно закрепилась слава отца современного Рождества. Такого успеха при жизни добиваются не многие писатели! Вполне логично было бы предположить, что Диккенс обожал Рождество, принесшее ему известность. Я, по крайней мере, не сомневалась в этом, пока не получила Daily Telegraph от 30 ноября 2019 года.

В разделе «Выставки» меня привлекла статья «Я убил дух Рождества». Оказывается, эти слова принадлежали Чарльзу Диккенсу! Он так много писал о любимом празднике своего детства и так часто выступал с чтениями (одну только «Рождественскую песнь в прозе» он публично читал 127 раз), что его начало тошнить от Рождества. Однажды он прямо так и сказал другу…

Несмотря на название, фокус в статье был не на передозировке Рождества в жизни Диккенса, а на выставке «Красивые книги: Диккенс и рождественский бизнес» (Beautiful Books: Dickens and the Business of Christmas), которая проходит сейчас в доме-музее писателя в Лондоне. Темы выставки — феноменальный всплеск издательского дела в Викторианскую эпоху, первые издания рождественских повестей Чарльза Диккенса, зарождение традиции дарения книг на Рождество и т.д.

Как тут было устоять перед покупкой билетов в Лондон? 11 декабря я отправилась на весь день в столицу, чтобы побыть наедине с Диккенсом. Об этом собственно и будет сегодняшняя записка.

Вообще декабрь у меня в этом году оказался богат на праздничные мероприятия. Обо всех в блоге не напишешь. О некоторых — рождественском чаепитии в тематическом отеле «Битлз» в Ливерпуле и благотворительном конкурсе новогодних елок в деревне Хойлэйк, например, — я кратко писала в соцсетях, сопровождая свои заметки фотографиями. Если вам интересны новости в сжатой форме, подписывайтесь на странички блога в Facebook, VKontakte и Instagram.

Все, заканчиваю со вступлением. Вас ждет Лондон Чарльза Диккенса! Заваривайте чай, кофе, какао и устраивайтесь поудобнее. Все вы, думаю, знаете о моей любви к длинным запискам. Год блоггинга я планирую завершить в своих лучших традициях!

*****

Итак, в 12-00 мой поезд прибыл на лондонский вокзал Euston. Всю дорогу от Ливерпуля я пила чай с разными вкусностями: гулять так гулять! Сначала был шоколадный твист (популярная в Англии плетеная булочка с начинкой из заварного крема с шоколадом), затем панеттоне (итальянский рождественский кекс, напоминающий нашу пасху).

Лондон встретил меня ясной погодой и праздничными декорациями. При выходе из здания вокзала невозможно было не обратить внимания на масштабные ремонтные работы. Я упоминала их в записке «К 160-летию сэра Артура Конан Дойля: феномен Шерлока Холмса» еще в июле. Ремонт — дело затяжное. Мне все труднее вспомнить, как эта площадь выглядела до него.

Оставив звуки дрелей и крики рабочих позади, я направилась на Даути-стрит, 48, куда в 1837 году въехал молодой Чарльз Диккенс с женой Катрин и их первенцем (впоследствии у пары родилось еще девять детей). На Даути-стрит Диккенсы прожили почти три года. Очень долго для них! Чарльз любил переезжать: он сменил за свою жизнь более 40 адресов, большую часть из них — будучи человеком женатым. В принципе любое место его проживания могло стать домом-музеем, но единственным уцелевшим лондонским домом писателя оказался пятиэтажный особняк на Даути-стрит.

На Даути-стрит Диккенс был счастлив со своей женой. Там у них родились две дочери. Там он написал «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Приключения Оливера Твиста», «Жизнь и приключения Николаса Никльби» и приобрел мировую славу.

Музею принадлежит также дом 49 по соседству. В нем устроены сувенирный магазин, кафе, выставочные пространства и туалеты. Во времена Диккенса в 49-м номере жил адвокат по имени Генри Пикардс.

Пройдя через длинный коридор, я свернула налево и оказалась в уютном сувенирном магазине. Там можно было приобрести билет, взять карту и информационный листок (выбор языка ограничивался английским и китайским) и, конечно, купить любую книгу Диккенса, качественные блокноты, чашки и много других вещей, напрямую или косвенно связанных с писательством.

Из сувенирного магазина я попала в холл дома 48, откуда и начала свое неторопливое путешествие в прошлое. При Диккенсах холл был местом постоянного движения: через него сновали по своим делам слуги, проходили с улицы посетители со светскими визитами, курсировал по несколько раз в день, а иногда и ночью, сам Диккенс, не представлявший свою жизнь без прогулок по Лондону. По соседству с ним жили люди престижных профессий, писатели и художники. Совсем рядом находились также суды, работные дома и трущобы. Диккенс называл Лондон волшебным фонарем за возможность видеть жизнь в таком разном свете, наверное.

В холле стоял пожилой волонтер с хорошо поставленной речью. Он направлял посетителей в столовую, снабдив подробной информацией о традиционном рождественском обеде времен Диккенса.

В современной английской семье главное украшение праздничного стола — запеченная индейка. В середине XIX века ее могли позволить себе только самые состоятельные граждане. В семьях средней руки и победнее место крупной индейки занимал маленький гусь, реже — утка. Это можно подметить, если внимательно читать «Рождественскую песнь в прозе».

Бедняки обычно носили гусей и уток в пекарню, т.к. дома у них не было подходящей печи, а пекарни брали за свои услуги символическую плату. Пожалуй, птица — главное отличие между прошлым и настоящим. Сейчас индейку могут позволить себе все. О рождественском обеде в моей английской семье можно прочитать здесь.

Несмотря на наличие средств, Диккенсы редко тратились на птицу. В их бытность самым традиционным рождественским подарком считалась еда: индеек им дарили! Под стеклом в столовой я прочитала прекрасно сохранившееся письмо Чарльза Диккенса от 2 января 1840 года, где он благодарит типографию Bradbury & Evans за присланную индейку, «которой его семье хватило до первых чисел нового года».

По воспоминания дочери Диккенса Мами, ее отец очень любил красиво украшенный к празднику стол и обед, кульминацией которого был рождественского пудинг с веточкой остролиста. Об этом мне поведал миниатюрный стенд возле самовара. Сегодня мало кто венчает домашние пудинги остролистом, а вот комнаты по старинному обычаю по-прежнему украшают многие. Самовары, кстати, были привычным явлением в быту обеспеченных викторианцев. Они неизменно попадаются мне в домах того периода.

Еще одна дверь вела из холла в так называемую утреннюю комнату — мир Катрин Диккенс. Там она вышивала, читала, отвечала на корреспонденцию и разрабатывала меню домашних приемов. Сама Катрин не готовила, но гостей любила, и к составлению меню подходила со всей серьезностью, не полагаясь на кухарок. Вообще Диккенсы любили напоить, накормить и развлечь. Сохранились десятки писем, в которых они приглашают друзей на ужин.

В 1851 году Катрин Диккенс опубликовала книгу рецептов и меню What Shall We Have for Dinner (букв. «Что бы нам съесть на ужин»). Читавшие ее отмечали, какой сведущей и находчивой хозяйкой она была, и как они с Чарльзом любили сыр (почти треть всех меню включали сыр). Опираясь на личный опыт домашних приемов, Катрин предлагала в книге меню на группы от 2 до 20 человек. Ее книга имеет большую историческую ценность, проливая свет на застольную жизнь обеспеченной семьи в викторианской Англии.

В размышлениях о еде я спустилась в полуподвальный этаж, где находились кухня, хозяйственная комната, моечная и винный погреб.

Кухня была самым жарким местом в доме в прямом и переносном смысле. Заполненная дымом от пылающего огня, плохо освещенная, кишевшая паразитами, она определенно не дотягивала до современных стандартов гигиены. Кроме того, там постоянно толпились доставлявшие провизию торговцы и жили ежи. Последних держали для борьбы с назойливыми тараканами и прочей нежелательной живностью. Я с трудом представляю себе, как медлительные ежи ловили быстрых тараканов, например, но с фактами не поспоришь.

На кухне я провела целый час. Старинная утварь, повседневные и рождественские десерты из прошлого, десятки баночек и скляночек! Многое было подписано, чтобы современный человек мог представить себе детали викторианского быта. Интереснейшее место!

В моечной прислуга мыла посуду, стирала, а также варила рождественские пудинги. Раз в год котел, где вываривалось белье, тщательно мыли и затем использовали его для праздничной готовки. В «Рождественской песне в прозе» есть описание этого момента в семействе Крэтчитов:

В комнату повалил пар! Это пудинг вынули из котла. Запахло, как во время стирки! Это — от мокрой салфетки. Теперь пахнет как возле трактира, когда рядом кондитерская, а в соседнем доме живет прачка! Ну конечно, — несут пудинг!

Сейчас рождественский пудинг варят на пару в специальном глечике, «одетом» в хлопковый платочек, но будь у англичан моечная, они точно предпочли бы пудинг с запахом стирки. Старые традиции не отмирают здесь без весомых причин, а использование моечной как кухни — вековая традиция. Еще при Елизавете I пиво варили в медных котлах для кипячения белья и деревянных чанах для мытья посуды. Подробно я рассказывала об этом в записке «Бертон-Констебл-Холл: трудные женщины, ослик Иа и пиво вместо воды».

Тщательно осмотрев подсобные помещения, я поднялась на второй этаж, где Диккенс проводил бóльшую часть своего времени за работой и отдыхом.

Меня очаровал его небольшой заполненный книгами кабинет с камином и высокими окнами. И, конечно, стол. Есть что-то священное в том, чтобы просто постоять у стола классика и представить его за работой. Вот он макает перо в чернильницу, на мгновение замирает и начинает выводить на бумаге неразборчивые слова, которые останутся в истории мировой литературы на века…

Я отчетливо помню каждый виденный мной стол литературного гения: стол Джейн Остин, стол сэра Вальтера Скотта, стол сестер Бронте.

В кабинете было много личных бумаг Диккенса и книг с его автографами. Он считал книги замечательными рождественскими подарками и любил дарить их друзьям. Я обратила внимание на повесть «Колокола» с дарственной надписью Гансу Христиану Андерсену. Писатели дружили, и однажды Диккенс пригласил Андерсена к себе погостить. На этом их теплые отношения закончились: Андерсен оказался трудным гостем. Гении — самые обычные люди с самыми обычными недостатками!

Из кабинета я перешла в гостиную. Выглянула в окно. Небо затянули тучи, отчего комната показалась мне особенно уютной. Я люблю английскую погоду по многим причинам. Одна из них — волшебная атмосфера уюта, которой наполняются в ненастье дома.

Было тихо. Из невидимых динамиков доносился приятный мужской голос, читавший «Рождественскую песнь в прозе». Я присела на краешек стула и закрыла глаза. И так мне стало хорошо с собой и внутри себя — не передать словами.

Когда бархатный голос дочитал отрывок, в комнату вошли две стройные пожилые женщины. Мать и дочь, как оказалось. Каждый год они приезжают в музей в декабре, чтобы провести день в атмосфере Викторианской эпохи и поговорить о литературе. Чудесная традиция, на мой взгляд! Я с удовольствием послушала их воспоминания о том, как гостиная Диккенсов была наряжена к Рождеству в прошлом году, пять лет назад, двадцать пять…

На этом этаже действовала часть выставки, которая подтолкнула меня приехать в Лондон. Другая часть находилась этажом выше. Я решила закончить осмотр дома, оставив выставку на десерт, так сказать.

На третьем этаже было несколько спален и комната, где Диккенс приводил себя в порядок.

В отличие от многих обеспеченных пар Викторианской эпохи Чарльз и Катрин Диккенс не спали в разных комнатах. Сохранилось множество письменных свидетельств того, что в доме на Даути-стрит между ними царили любовь и гармония. К сожалению, в 1858 году они расстались.

В небольшой комнате рядом со спальней Диккенс приводил себя в порядок — мылся, брился, переодевался. Он уделял своей внешности много внимания, любил хорошо скроенные костюмы и яркие жилеты. Знавшие Диккенса отмечали его dandyism и пристрастие к дорогим украшениям. Мне сразу вспомнились строки Пушкина, написанные как раз во времена молодости Диккенса:

Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде,
Как dandy лондонский одет —
И наконец увидел свет.

Последней комнатой на третьем этаже оказалась спальня Мэри Хогарт. Мэри была родной сестрой Катрин. Она жила у Диккенсов и, будучи в добром здравии, внезапно скончалась в возрасте 17 лет. Ее смерть травмировала все семейство. Диккенс долгое время отказывался принимать потерю такого молодого и чистого создания. Сентиментальные сцены смерти в его более поздних произведениях основаны на смерти Мэри Хогарт.

Дети и слуги жили в комнатушках под крышей. Туда я не дошла: мне показалось, что выше третьего этажа ничего нет. К тому же волонтер, с которым я беседовала в спальне Мэри Хогарт, порекомендовал мне перейти к осмотру выставки. Дом был устроен так, чтобы дети и слуги не оказывались на глазах у Катрин и Чарльза без надобности…

На выставке я зависла. На одни только первые издания книг Диккенса можно было потратить несколько часов. А ведь хотелось рассмотреть и другие старые книги, письма, открытки и т.д.

Я узнала много нового об издательском деле в XIX веке. Появление паровой тяги ускорило и удешевило процессы производства бумаги и книгопечатания до такой степени, что к началу Викторианской эпохи книги, а также газеты и журналы стали доступны широким массам. А массы в это время становились все более образованными. Если в 1841 году писать и читать умело 67% мужчин и 51% женщин (население 15,9 млн), то в 1891-м эти цифры выросли до 94% и 93% соответственно (население 29,1 млн). Добавить сюда быстрый рост покупательной способности среднего класса, и станет понятно, почему книги, в особенности красивые, быстро стали желанными подарками на Рождество.

В 1843 году к книгам добавились рождественские открытки. Их первый тираж составил тысячу штук; 21 открытка из этого тиража дошла до наших дней.

Фотографировала я на выставке мало: просто ходила и впитывала в себя атмосферу. В таких местах хочется затаить дыхание и ни на что не отвлекаться.

После выставки я спустилась в кафе. Оно славится своей выпечкой, и мне любопытно было посмотреть на рождественское меню. Думала купить что-нибудь и посидеть во внутреннем дворике, но на улице к тому времени пошел проливной дождь. Пришлось мне свои планы немного подкорректировать.

Часы показывали половину четвертого. Я проголодалась, но передумала обедать в кафе. Диккенс был большим поклонником старых лондонских пабов. В них он не только пил, но и черпал вдохновение, наблюдая за людьми. Любимый им «Старый чеширский сыр» (Ye Olde Cheshire Cheese) находился в пешей доступности. Я, кстати, уже писала о нем в блоге после прочтения книги о самых уникальных пабах Лондона. Решила, что в этот раз можно будет не только пообедать в Ye Olde Cheshire Cheese, но и пофотографировать паб.

Лондон — это невероятное и вполне гармоничное сплетение старого и нового. К жилью времен Шекспира лепятся небоскребы, над постоялыми дворами, отстроенными после Великого пожара 1666 года, нависают современные металлические конструкции, и это никого не удивляет. Я люблю исследовать город пешком. Только так его можно почувствовать и узнать по-настоящему.

Выйдя из дома-музея Чарльз Диккенса, я свернула на тихую старую улочку. По крышам барабанил дождь, за прозрачными занавесями виднелись нарядные елки. Вокруг не было ни души. Диккенс наверняка ходил в паб по этой улице и видел ту же картину.

За поворотом все изменилось. По широкому проспекту быстро бежали сгорбленные черные кэбы, неторопливо подбирались к остановкам красные двухэтажные автобусы, под навесами магазинов прятались от дождя люди.

Я не торопилась. Останавливалась, чтобы свериться с картой и прочитать на очередной поскрипывавшей над моей головой вывеске, что такой-то колледж был основан в 1597 году, а такой-то магазин открылся в 1898-м.

Минут через 20 я вышла на знаменитую Флит-стрит, бывшую когда-то центром газетной индустрии, и увидела вывеску Ye Olde Cheshire Cheese. Вдалеке виднелся собора Святого Павла.

Я заглянула в окно и порадовалась наличию в темной глубине помещения свободных столиков. За стеклом рядом с входной дверью висело объявление о приеме на работу. Требовались люди на кухню и официанты. Желающим предлагалось жилье по месту работы.

Паб оказался закрыт… Какая-то фирма сняла его на целый день для рождественской вечеринки! Я немного расстроилась, но такова жизнь.

Раз уж у меня в очередной раз не получилась там пообедать, поделюсь с вами описанием Ye Olde Cheshire Cheese из книги Наталии Диссана́яке «Русские судьбы в Лондоне». Отрывок посвящен Алексею Толстому!

В феврале-марте 1916 года с группой шести журналистов и писателей он побывал в Англии и по материалам этой поездки написал потом очерк «Бокс»…

На банкете в клубе Реформ соседом Толстого за столом оказался широкоплечий человек с закрученными в стрелку усами. Это бы Артур Конан-Дойль, заслуживший за труд «Великая бурская война» звание сэра, а за рассказы о Шерлоке Холмсе — мировую известность. Нагнувшись к Толстому, он пообещал зайти на следующий день за ним и Корнеем Чуковским и провести для них часовую прогулку по Лондону. Во время прогулки он показал им на набережной кирпичный дом недалеко от их гостиницы, в котором жил Петр I… И еще один кирпичный домик, где в квартире в два окна жил лорд Байрон. На улице Флит-стрит Конан-Дойль предложил им зайти в… «Старый чеширский сыр».

«Прошли за ним через ветхий дворик в темный и еще более ветхий кабачок, поднялись по деревянной лестнице, посыпанной свежими опилками, в низкие комнаты второго этажа, где все: столы, кресла, утварь, гравюры на кирпичных стенах, — осталось от XVIII века». Постоянным посетителем там когда-то бывал доктор Самюэл Джонсон, и даже можно было видеть на стене жирное пятно, якобы оставшееся от его затылка, а под стеклянным колпаком хранился его знаменитый «Новый английский словарь» издания 1785 года. Описывая в «Русских ведомостях» эту памятную прогулку, Толстой охарактеризовал своего гида кратко: «Как настоящий англичанин, он и простодушен, и тверд». Кабачок, показавшийся писателю ветхим 100 лет назад, процветает и в XXI веке и славится как наиболее хорошо сохранившийся в стране паб XVII века. По-прежнему там подают эль, а к традиционным английским бифштексам, пудингам и паям в меню добавились индийское кэрри, фасоль по-чилийски, итальянские, мексиканские и прочие блюда всемирной кухни.

Поразмыслив, я решила прогуляться до другого любимого Чарльзом Диккенсом паба. И хотя находился он далековато, а я очень проголодалась, расставаться с диккенсовским Лондоном не хотелось. По пути мне, конечно, было на чем задержать взгляд…

Паб, к которому я шла, стоит практически у подножия небоскреба Shard, так что найти его не составило труда. Называется он «Постоялый двор Джорджа» (The George Inn) и тоже фигурирует в книге о самых уникальных пабах Лондона: я ссылалась на нее выше.

Чарльз Диккенс проводил в The George Inn много времени, нежно называя этот и другие постоялые дворы в районе Саутуорк great, rambling, queer old places. The George Inn — последнее из этих полных жизни старых заведений. От буквы «П», в форме которой был построен постоялый двор, осталась лишь южная секция: северную и восточную снесли при строительстве железной дороги.

Сохранившаяся часть здания выглядит так же, как и много веков назад. Сколько лет The George Inn доподлинно не известно. Сегодняшнее здание датируется 1677 годом, но постоялый двор был отмечен на первой карте Саутуорка еще 1543-м.

До 1750 года единственным мостом через Темзу был Лондонский мост. Он находился и до сих пор находится примерно в 250 м от The George Inn. На ночь мост закрывался, и путешественникам приходилось искать ночлег на одном из постоялых дворов Саутуорка. Англичане всегда много колесили по стране. Еще друг Пушкина Петр Чаадаев во время своего визита в Лондон был под сильнейшим впечатлением от того, что от всякого постоялого двора самые разнообразные кареты «одна другой лучше и забавнее» отправлялись во все части страны и в столичные окрестности. «Разительная вещь! — писал он. — Беспрестанное скаканье этого народа!»

Не удивительно, что типажи разношерстных постояльцев и посетителей The George Inn будоражили воображение писателей и поэтов, становясь прототипами героев их произведений. Надо будет перечитать роман Диккенса «Крошка Доррит», в котором он упоминает The George Inn!

Сейчас, кстати, мало что изменилось. Паб по-прежнему может вдохновить на роман! Мне сразу бросилась в глаза разнородность публики: за стойкой бара прекрасно уживались серьезные джентльмены из лондонского Сити и бездомные, едва наскребшие на пинту пива; со столиками, за которыми неспешно беседовали леди а-ля мисс Марпл, соседствовали столики, занятые подозрительного вида неопрятными барышнями навеселе. Дух пабного единства жив! Перед Рождеством он чувствуется особенно сильно!

Над входом на фото можно заметить надпись Parliament Bar. За этим названием стоит интересная история. Парламентским бар называется неспроста.

В 1797 году при премьер-министре Уильяме Питте британский парламент ввел налог на часы. Этот налог стал одним из самых непопулярных в истории страны и продержался всего девять месяцев. Часы в пабах были единственным способом узнать время для тех, кто не мог позволить себе уплату налога. Парламентский бар в The George Inn — дань памяти непопулярным действиям парламента. В нем стоят часы, которые радовали посетителей бесплатным временем в период действия налога.

Первым делом я, конечно, пообедала. Выбрала в меню fish and chips, чтобы не предавать традиции. Ела и с большим удовольствием наблюдала за посетителями. Паб, кстати, дружелюбно настроен по отношению к собакам. Даже пабный пес там есть! Зовут Джордж Флинн. Очень символично, по-моему, т.к. имя Джордж фигурирует в названии заведения.

Паб большой. В каждом уголке что-то интересное. Людей было море. Я чудом сделала пару снимков так, чтобы не вклиниться ни в чье личное пространство.

От тепла меня разморило и совсем не хотелось уходить, но в мои планы входило еще посещение могилы Чарльза Диккенса в Вестминстерском аббатстве. Возможно, поклонники писателя разочаруются: до аббатства я так и не дошла.

Отправившись гулять по предрождественскому Лондону, я и не заметила, как время подобралось в 20-00. Мне пора было на вокзал… По дороге было очень приятно полюбоваться ночным городом и рождественскими украшениями.

На вокзале у меня оставалось немного времени до отправки поезда, и я зашла в книжный магазин. К книгам и канцелярским принадлежностям меня тянет как магнитом. Я от них не устаю. На полке прямо у входа в магазин был Чарльз Диккенс…

На этом я собиралась записку закончить, но просто не могу не добавить к ней финальный аккорд. 18 декабря мы со Стюартом ходили на спектакль одного актера в ливерпульский St George’s Hall. Я упоминала этот прекрасный концертный зал здесь.

В XIX веке со сцены этого зала читал «Рождественскую песнь в прозе» Чарльз Диккенс. Читал в лицах! Его сценические перевоплощения были настолько реальными, что леди падали в обморок от восторга и шока.

Любовь Диккенса к актерскому мастерству зародилась в детские годы во время игры в домашнем театре. Уже будучи знаменитостью, он с удовольствием выступал перед большими аудиториями в Британии и за рубежом. Американская публика его боготворила!

Артистический талант Чарльза Диккенса унаследовал праправнук писателя Джеральд. На «Рождественскую песнь в прозе» в его исполнении мы и ходили. Мистер Диккенс был великолепен! Камерный зал, горящие свечи и его голос сразу перенесли меня в викторианский Лондон. Я не писала бы об этом в блоге, если бы не одно из ряда вон выходящее происшествие.

Примерно через полчаса после начала спектакля зрительница в первых рядах упала в обморок — со стула в проход. Вокруг ее обмякшего тела сразу захлопотали нашедшиеся в зале врачи. Конечно же выступление прервалось. К счастью, зрительница оказалась в полном порядке, и мистер Диккенс даже пошутил потом, что наконец-то его актерские способности произвели тот же эффект, который когда-то производили выступления его прапрадедушки. Все-таки не каждый день современные леди падают в обморок от переизбытка эмоций.

Так вот… Во время вынужденного перерыва мистер Диккенс прохаживался по залу и общался с желающими. Я набралась смелости и подошла к нему. Мы проговорили минут пять, и он совершенно очаровал меня своей речью, манерами и каким-то необыкновенным внутренним светом. Это была одна из тех мимолетных встреч, которые помнишь потом всю жизнь! Восторг и волшебство!

Кстати, Джеральд Диккенс ведет увлекательнейший блог. Очень рекомендую всем, кто владеет английским!

*****

Друзья, спасибо всем, кто участвовал в жизни моего блога в этом году! Ваши комментарии под записками заряжали меня конструктивной энергией. Ваши подарки радовали меня и мою семью. Отдельное спасибо тем, кто делился понравившимися записками в соцсетях! Благодаря вам у меня появились новые интересные подписчики и единомышленники. Ваше внимание и время бесценны!

Поздравляю вас с наступающим Рождеством, Новым годом и еще одним Рождеством! Желаю вам крепкого здоровья, душевной гармонии и рождественского чуда, от которого жизнь заиграет новыми красками! Пусть эти праздники станут для вас особенными! Merry Christmas и, как писал Чарльз Диккенс в «Рождественской песне в прозе»: God Bless Us, Every One!